Согласно теории эволюции, живые существа появились на земле абсолютно случайно и развивались далее как цепочка опять же случайных событий. Приблизительно 3.8 миллиарда лет назад, когда на земле не было никаких живых существ, вдруг появились первые простые одноклеточные организмы (prokaryotes). Со временем возникли более сложные и многоклеточные организмы. Другими словами, согласно дарвинизму, силы природы построили из простых неодушевленных элементов очень сложные и безупречные конструкции.
Чтобы оценить это утверждение, нужно сначала задуматься, а действительно ли существуют такие силы в природе. Более точно, есть ли действительно такие естественные механизмы, которые могут привести в действие подобную эволюцию?
Нео-дарвинистская модель, которую мы сегодня рассматриваем как общепринятую теорию эволюции, утверждает, что жизнь развивалась через два естественных механизма: естественный отбор и мутация. Теория в основном утверждает, что естественный отбор и мутация – это два дополняющих друг друга механизма. Источником эволюционных изменений являются случайные мутации, которые происходят в генетических структурах живых существ. Полезные свойства, вызванные мутациями, выбираются механизмом естественного отбора, и таким образом, живые существа эволюционируют. Однако, когда мы далее изучаем эту теорию, мы видим, что нет такого эволюционного механизма. Ни естественный отбор, ни мутации не могут заставить различные виды эволюционировать друг в друга, и данное утверждение полностью необосновано.
Немного проанализировав этот сценарий, на самом деле мы видим, что в середине нет конкретного «эволюционного механизма». Потому что как естественный отбор, так и мутации не внесли даже крохотного вклада в эволюционирование видов и в их трансформацию друг в друга.
Дарвинизм основан на концепции естественного отбора. В начале книги, выдвигающей теорию Дарвинизма, также подчеркивается это утверждение. Происхождение видов путем естественного отбора.
Естественный отбор базируется на предположении, что в природе существует постоянная борьба за выживание и в конце этой борьбы выживают самые сильные, наиболее подходящие для естественных условий. Например, стадо оленей под угрозой от хищников, и те особи, которые могут бежать быстрее всех, естественно выживут. Как следствие, стадо оленей будет в конечном счете состоять только из быстро бегущих особей.
Однако, независимо от того как долго этот процесс будет продолжаться, не будет никакой трансформации этих оленей в другую разновидность. Слабые олени устраняются, сильные выживают, но не происходит никаких изменений в их генетических данных, и никакое преобразование разновидности не происходит. Несмотря на непрерывные процессы селекции, олени продолжают существовать как олени.
Пример с оленями верен для всех разновидностей. В любой популяции естественный отбор только устраняет слабых, или «неподходящих» особей, которые не могут приспособиться к естественным условиям среды их обитания. Однако, это не приводит к появлению новых видов, новой генетической информации или новых органов. Таким образом, это не может быть механизмом развития. Дарвин, также, принимал этот факт, заявляя, что «Пока не произойдут благоприятные изменения, естественный отбор ничего не сможет сделать».7 По этой причине нео-дарвинизм должен был добавить механизм мутации к понятию естественного отбора как фактор, изменяющий генетическую информацию.
Мы ещё рассмотрим вопрос с мутациями. Но перед этим мы должны более подробно исследовать концепцию естественного отбора, чтобы увидеть присущие ей противоречия.
Согласно теории естественного отбора считается, что в природе существует жестокая борьба за выживание и каждое живое существо заботится только о себе. В то время, когда Дарвин выдвинул эту теорию, на него оказали значительное влияние идеи британского экономиста Томаса Мальтуса. Мальтус утверждал, что человеческие существа неизбежно находятся в постоянной борьбе за выживание, основывая свое мнение на том, что население, и, следовательно, потребность продовольственных ресурсов, увеличивается в геометрической прогрессии, в то время как сами пищевые ресурсы увеличиваться только арифметически. Результатом является то, что численность населения неизбежно нивелируется факторами окружающей среды, такими, как голод и болезни. Дарвин адаптировал точку зрения Мальтуса о жестокой борьбе за выживание среди человеческих существ в природе в целом, и утверждал, что и «естественный отбор» является следствием этой борьбы.
Дальнейшие исследования, однако, показали, что нет никакой борьбы за существование в природе, как полагал Дарвин. В результате обширных исследований на группе животных в 1960-70-ых годах британский зоолог Уайн Эдвардс сделал вывод, что живые существа балансируют свою популяцию очень интересным способом и препятствуют конкуренции за пищу.
Группы животных просто управляли популяцией на основе своих пищевых ресурсов. То есть, численность популяции регулировалась не путем устранения слабых через такие факторы, как эпидемии и голод, а за счет инстинктивного механизма контроля. Иными словами, животные контролировали число особей не жесткой конкуренцией, как полагал Дарвин, а ограничивая размножение.8
Даже растения показывают примеры контроля численности популяции, которые опровергают предположение Дарвина об отборе с помощью конкуренции. Наблюдениями ботаника A.Д. Брэдшоу было отмечено, что в период размножения растения вели себя в соответствии с «плотностью посадки» и ограничивали своё воспроизводство, если эта территория была уже густо заселена.9 С другой стороны, примеры самопожертвования, наблюдаемые среди таких животных, как муравьи и пчелы, отображают модель, полностью противоположную дарвиновской борьбе за выживание.
В последние годы исследования привели к открытию механизма самопожертвовании даже у бактерий. Эти живые существа, без мозгов и нервной системы, полностью лишенные способности мыслить, при заражении вирусом убивают себя, чтобы сохранить другие бактерии.10
Эти примеры полностью опровергают основное предположение естественного отбора - абсолютную борьбу за выживание. Это правда, что есть конкуренция в природе, однако, также существуют четкие модели самопожертвования и солидарности.
Наряду с теоретической несостоятельностью, отмеченной выше, теория эволюции путем естественного отбора заходит в фундаментальный тупик, когда сталкивается с конкретными научными открытиями. Научная ценность любой теории должна оцениваться в соответствии с её успехом или неудачей в эксперименте и наблюдении. Эволюция путем естественного отбора проваливается в обоих случаях.
Со времен Дарвина не было выдвинуто ни одного малейшего доказательства, что естественный отбор подталкивает живые существа к эволюции. Колин Паттерсон, старший палеонтолог Британского музея естественной истории в Лондоне, известный эволюционист, подчеркивает, что никогда ещё не наблюдалось, чтобы естественный отбор заставлял живые существа развиваться:
«Никто и никогда не произвел ничего простым механизмом естественного отбора. Никто и никогда не был и близко возле этого, самый конфликтный вопрос нео-дарвинизма именно в этом».11
Пьер-Поль Грассе, известный французский зоолог и критик дарвинизма, редактор 35 томника энциклопедии «Traité de zoologie» и бывший руководитель Французской Академии Наук так завершил главу «Эволюция и естественный отбор» (Evolution of living organisms) своей книги «Эволюция живых организмов»:
«Эта «эволюция в действии» Дж. Хаксли и других биологов фактически просто наблюдение демографических фактов, локальных флуктуаций генотипов, географического распределения. Во многом наблюдаемые виды за сотни веков практически не изменились! Колебания в результате обстоятельств не означает эволюцию и самые убедительные доказательства этого - живые ископаемые, которые остаются неизменными в течение миллионов лет».12
Пристальный взгляд на несколько «наблюдаемых примеров естественного отбора», представленных биологами, которые выступают за теорию эволюции, в сущности показывают, что они не предоставляют никаких доказательств эволюции.
При знакомстве с источниками, на которые ссылаются сторонники теории эволюции, неизбежно натыкаешься на историю с бабочками в Англии во время промышленной революции. Этот случай рассматривается как наиболее конкретный пример эволюции в учебниках, журналах и даже в научной литературе. В действительности, однако, этот пример не имеет ничего общего с эволюцией вообще.
Однако на самом деле этот пример никак не связан с эволюцией. Во-первых, давайте кратко опишем этот пример: в начале промышленной ре-волюции в Англии кора деревьев в районе города Манчестер была светлой. По этой причине бабочки темной окраски, садящиеся на эти деревья, ста-новились легкой добычей для птиц и их жизненные шансы уменьшались. Но через 50 лет развитие промышленности в регионе привело к загрязне-нию окружающей среды, что вызвало потемнение коры деревьев, и на этот раз бабочки светлой окраски стали частой добычей птиц. В результате это-го численность светлых бабочек уменьшилась, а количество темных бабо-чек, которые стали незаметными для птиц, напротив, резко увеличилось.
Эволюционисты использовали этот пример в качестве доказательства того, как бабочки светлой окраски со временем превратились в темных и таким образом эволюционировали.
Однако было очевидно, что этот пример не мог использоваться как до-казательство в пользу теории эволюции, так как естественный отбор не по-служил появлению нового вида бабочек. Индивиды темной окраски были среди бабочек и до промышленной реформы. Изменилась всего лишь чис-ленность видов бабочек. Они не приобрели каких-либо свойств, способству-ющих «изменению вида».13 Для превращения бабочки в другое существо, например, в птицу, необходимо, чтобы в генах бабочки произошли бесчис-ленные изменения, другими словами, к генетическим особенностям бабоч-ки должна присоединиться генетическая программа, включающая инфор-мацию о физических особенностях птицы.
Таков общий ответ, который дается на эволюционный рассказ в связи с промышленными бабочками. Однако есть еще одна примечательная сторона вопроса: даже если отойти от абсурдного комментария, приведенного эволюционистами, то и сам пример оказался очередной фальсификацией. Молекулярный биолог Джонатан Уэллс в опубликованной в 2000 году книге «Иконы эволюции» (Icons of evolution) показал, что повесть бабочек промышленной революции, данной в поддержку эволюции в книге по биологии и по этой причине превратившейся в «икону», не отражает истину. Уэллс сообщает в своей книге, что эксперимент Бернарда Кеттлвелла, который известен как «экспериментальное доказательство» истории, на самом деле является научным скандалом. Некоторые основные элементы этого скандала:
- «Исследования, проводившиеся на протяжении многих лет уже после эксперимента Кеттвелла, показали, что только один тип исследованных бабочек садился на ствол дерева, тогда как остальные типы бабочек предпочитали садиться на нижнюю часть горизонтальных веток, так что их просто не было видно. С 1980 года всеми было принято, что бабочки садятся на ствол деревьев в очень редких случаях. Многие ученые-эволюционисты, участвовавшие в наблюдениях в течение 25 лет, такие как Сирил Кларк, Рори Хоулет, Майкл Маджерус, Тони Либерт, Поль Брейкфильд пришли к заключению, что «в эксперименте Кетвелла естественное поведение бабочек было искажено, им искуствеенно приписывалась иная модель поведения, а потому результаты этого эксперимента не могут считаться научными фактами».14
- ученые, которые тестировали выводы Кетвелла пришли к еще более интересным результатам: хотя количество светлых особей должно было бы быть больше в менее загрязненных районах Англии, темных бабочек там было в четыре раза больше, чем светлых. Это означало, что нет корреляции между популяцией бабочек и цветом ствола деревьев, как утверждал Кетвелл и повторили почти все эволюционные источники.
- по мере углубления исследований скандал изменил масштабы: «бабочка на стволах деревьев», сфотографированная Кетвеллом, была на самом деле мертвой. Кетвелл использовал мертвые образцы, приклеенные или прикрепленные к стволам деревьев, а затем сфотографировал их. По правде говоря, было мало шансов заснять такую картину, так как бабочки садились не на стволах деревьев, а под листьями.15
Эти факты были выявлены в научных кругах лишь в конце 1990-х годов. Крушение мифа о промышленном меланизме, который был одним из самых ценных предметов в университетском курсе «Введение в эволюции» на протяжении десятилетий, сильно разочаровал эволюционистов. Один из них, Джерри Койн , заметил:
«Узнав о фальсификации примера с бабочками промышленной революции я испытал то же отчаянное крушение всех мечтаний, как когда однажды в детстве узнал, что подарки, которые приносил мне Санта-Клаус, подкладывал мне мой отец».16
Таким образом, «самый известный пример естественного отбора» был низведен до кучи хлама на свалке истории как научный скандал, который был неизбежен, потому что вопреки всем утверждениям эволюционистов естественный отбор не является «эволюционным механизмом».
Этот итог был неизбежен, ибо естественный отбор, вопреки утверждениям, не является «эволюционным механизмом». Иными словами, естественный отбор не способен ни добавить нового органа живому организму, ни устранить его, ни изменить организм одного вида так, чтобы он стал другим. Крупнейшие доказательства, выдвинутые со времён Дарвина, не смогли выйти за пределы «промышленного меланизма» бабочек в Англии.
Механизм естественного отбора не принес никакого «прогресса» для теории эволюции, ибо было очевидно, что данный механизм не в состоянии обогатить или усовершенствовать генетическую информацию, превратить один вид в другой. Генетические данные вида не развиваются путем естественного отбора; и поэтому он не может объяснить появления новых видов. Один из ярых сторонников теории эволюции Стефан Джей Гоулд признался в безысходности механизма естественного отбора:
«Суть дарвинизма можно выразить одним предложением: естественный отбор – это движущая сила эволюционного изменения. Никто не отрицает негативную роль естественного отбора, при котором происходит отбор сильных и уничтожение слабых, однако теория Дарвина пытается «создать еще и наиболее приспособленных».17
Заблуждение эволюционистов заключается в том, что они пытаются представить механизм естественного отбора в роли «сознательного творца». Однако естественный отбор не наделен разумом, который был бы способен определить, что хорошо для живых организмов, а что нет. Естественный отбор не в состоянии объяснить происхождение систем и органов, имеющих комплексное строение. Эти системы и органы образуются в результате совокупной деятельности взаимосвязанных клеток, органелл и функций, и отсутствие или дефект хотя бы одной из них приводит к нарушению их целостности. Таким системам свойственна «неделимая, неупрощаемая комплексность». К примеру, строение человеческого глаза не может быть упрощено или разложено на составляющие, так как отсутствие какой-либо части или функции этого органа станет причиной его совершенной неполноценности.
Разум, создавший такого рода систему, должен был, предвидя будущее, задаться целью сотворить совершенный орган, отвечающий всем нуждам человека или животного. Но так как естественный отбор – это механизм, не наделенный разумом и созидательной силой, то, следовательно, он не способен рассчитать эту необходимую и совершенную модель строения. Данный факт в корне сокрушает теорию эволюции, чего и опасался Дарвин, говоря: «Если будет доказана невозможность образования комплексного органа в результате многочисленных последовательных малых изменений, моя теория потерпит крах».18
Мутации – это изменения в молекуле ДНК, содержащей генетическую информацию и находящейся в ядре клетки живого организма, в результате воздействия внешних факторов, таких как радиация или химические воз-действия. Мутации разрушают или изменяют месторасположение нуклео-тидов, составляющих молекулу ДНК. Во многих случаях мутации являются причиной необратимых процессов в клетке.
Поэтому мутация, которой прикрываются эволюционисты – не вол-шебная палочка, которая может усовершенствовать живой организм. Оче-видно, что воздействие мутации всегда негативно. Результаты мутационных изменений можно увидеть на людях, подвергшихся радиоактивному излучению во время бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, во время взрыва реактора на Чернобыльской АЭС: тысячи смертей, искалеченные, изуродованные существа...
Причина этого тривиально проста: ДНК имеет очень сложную структуру, и случайные эффекты могут только повредить ей. Биолог В. Г. Ранганатан говорит:
«Во-первых, подлинные мутации очень редки в природе. Во-вторых, большинство мутаций вредны, так как они являются случайными, а не упорядоченными изменениями в структуре генов; любое случайное изменение в высоко упорядоченной системе будет в худшую сторону, не в лучшую. Например, если землетрясение сотрясёт высоко упорядоченную структуру, такую как здание, произойдет случайное изменение в конструкции здания, которое, по всей вероятности, не будет улучшением».19
Не удивительно, что никакой полезной мутации до сих пор не наблюдается. Все мутации оказались вредными. Ученый-эволюционист Уоррен Вивер замечает в докладе, подготовленном Комитетом по генетическим последствиям атомной радиации, сформированнным для расследования мутаций, которые могли быть вызваны ядерным оружием, используемым во время Второй мировой войны:
«Многие будут озадачены утверждением, что практически все известные мутантные гены являются вредными. Поскольку мутации как бы являются необходимой частью процесса эволюции. Однако, какой положительный эффект для эволюции высших форм жизни может проистекать из мутаций, практически все из которых являются вредными?»20
Все усилия приложенные к «созданию полезной мутации» привели к неудаче. На протяжении десятилетий эволюционисты проводили множество экспериментов для получения мутаций у плодовых мушек, так как эти насекомые очень быстро размножаются и поэтому мутации у них как бы проявляются быстрее. Поколение за поколением этих мух мутировали, но никакой полезной мутации не наблюдалось. Эволюционист-генетик Гордон Тейлор пишет:
«Это яркий, но нечасто упоминаемый факт, что, хотя генетики занимаются разведением плодовых мух в течение шестидесяти лет и более в лабораториях по всему миру, мух, которые производят новые поколения каждые одиннадцать дней, они еще никогда не видели появления нового вида или даже нового фермента».21
Другой исследователь, Майкл Питман так комментирует полную неудачу экспериментов, проведенных на плодовых мушках:
«Морган, Гольдшмидт, Мюллер и другие генетики подвергли поколения плодовых мушек экстремальным условиям жары, холода, света, темноты, воздействия химией и радиацией. Все виды мутаций, практически все обычные, либо сознательно вредные, были произведены. Искусственная эволюция? Не совсем: мало кто из этих генетических существ мог выжить вне бутылки, где они были выведены. На практике мутанты либо умирают, либо стерилизуются, или, как правило, возвращаются к исходному виду».22
То же самое справедливо и для человека. Все мутации, которые происходят в организме человека приводят к физическим уродствам и немощи, таким как синдром Дауна, альбинизм, карликовость или рак. Излишне говорить, что процесс, который делает людей инвалидами или больными не может быть «эволюционным механизмом», ведь эволюция должна производить формы, которые лучше всего соответствуют условиям выживания.
Американский патологоанатом Дэвид А. Демик отмечает следующее в научной статье о мутации:
«Буквально тысячи человеческих заболеваний, связанных с генетическими мутациями, были каталогизированы в последние годы. Последний справочник медицинской генетики упоминает около 4500 различных генетических заболеваний. Некоторые из наследственных синдромов, характеризуемых как клинические в дни до молекулярно-генетического анализа (например, синдром Марфана), в настоящее время доказано являются гетерогенными, то есть связанные с различными мутациями. Имея этот список болезней человека, вызываемых мутациями, о каком положительном эффекте может идти речь? С тысячами примеров вредных мутаций, которые сейчас доступны, есть ли вообще возможность говорить о каких-нибудь положительных мутациях, если макроэволюция это, действительно, правда... Но, когда дело доходит до этого, ученые-эволюционисты странно смолкают».23
Единственным случаем, который эволюционные биологи приводят как пример «полезных мутаций», является заболевание, известное как серповидно-клеточная анемия. Здесь, молекулы гемоглобина, которые служат для переноса кислорода в крови, поврежденные в результате мутации, претерпевают структурные изменения. В результате этого способность молекулы гемоглобина к переносу кислорода значительно ухудшается. Люди с серповидно-клеточной анемией испытывают трудности с дыханием по этой причине. Тем не менее, этот пример мутации, которая обсуждается в рамках заболевания крови в медицинских учебниках, странным образом оценен некоторыми эволюционными биологами, как «полезная мутация». Они говорят, что частичный иммунитет к малярии у носителей этой болезни является «подарком» эволюции. Используя ту же логику можно сказать, что, поскольку люди, рождённые с генетическим параличом ног, не в состоянии ходить, то они застрахованы от гибели на пешеходном переходе, поэтому генетический паралич ног это «полезные генетические свойства». Эта логика, конечно, совершенно необоснованна.
Очевидно, что мутации носят исключительно разрушительный характер. Пьер-Поль Грассе, бывший президент Французской академии наук, сделал абсолютно ясный комментарий на этот счет. Грассе сравнил мутации с «ошибками в буквах при копировании письменного текста». Как и мутации, эти ошибки не могут привести к появлению новой информации, а только искажают уже существующую. Грассе объяснил этот факт следующим образом:
«Мутации во времени происходят бессвязно. Они не дополняют друг друга, они не являются кумулятивными в последующих поколениях. Они изменяют то, что ранее существовало, но они делают это в беспорядке... Как только некоторый беспорядок, даже небольшой, появляется в организованной структуре, следуют болезни и смерть. Не существует возможности компромисса между феноменом жизни и анархией».24
По этой причине Грассе приходит к заключению: «Неважно, насколько многочисленны они бы ни были, мутации не производят никакой эволюции».25
Наиболее важным доказательством того, что мутации приводят вред живому организму, является процесс генетического кодирования. Почти все гены полностью сформированного живого организма несут в себе более одной единицы информации. Например, один и тот же ген может контролировать рост и цвет глаз. Микробиолог Майкл Дентон объясняет эту особенность генов у высших организмов следующим образом:
«Влияние генов на развитие удивительно разнообразно. У домашней мыши, почти каждый ген, определяющий цвет шерсти, оказывает также определенное влияние на размер тела. Из семнадцати x-ray индуцированных мутаций цвета глаз у плодовой мушки дрозофилы, в четырнадцати случаях изменилась форма половых органов самки, характеристика никак не связанная с цветом глаз. Обнаружено, что почти каждый ген высших организмов контролирует более одного органа системы живого существа. Как утверждает Майр в своей книге «Популяция, виды и эволюция»: «Вряд ли гены, которые не являются плейотропными, существует у высших организмов».26
Из-за этой особенности генетической структуры живых существ, любые случайные мутации любого гена в ДНК влияют более чем на один орган. Таким образом, эта мутация не будет ограничиваться одной частью тела, но и окажет разрушительное воздействие на другие. Даже если один из этих факторов окажется полезным в результате очень редкого совпадения, то неизбежные последствия других повреждений будут скорее перевешивать эти выгоды.
Причины, по которым мутации не могут подтвердить утверждения эволюционистов, можно изложить в трех основных пунктах:
- Мутация всегда вредна: будучи стихийной, мутация почти всегда наносит вред живому организму. Бессознательное вмешательство в устойчивую, высокоупорядоченную структуру живого организма приводит к его разрушению. В истории науки не наблюдалось ни одного примера «положительных мутаций».
- В результате мутации к молекуле ДНК не может прибавиться новая информация: ответственные за генетическую информацию структуры внутри молекулы ДНК в результате мутаций изменят свое месторасположение, будут повреждены или же просто утеряны. Однако мутация не может создать в живом организме новый орган или способствовать приобретению новых свойств. Она может стать лишь причиной аномальных явлений, к примеру, роста ноги со спины или уха из живота.
- Для того чтобы мутация передавалась последующим поколениям, необходимо, чтобы эти изменения произошли именно в половых клетках: всевозможные изменения в других клетках или органах не передаются последующим поколениям. Например, глаз человека, подвергшийся мутации в результате радиации или же других факторов, может изменить свою форму. Но это никак не передастся последующему поколению.
Все разъяснения, представленные выше, показывают, что естественный отбор и мутации не имеют эволюционного эффекта. До сих пор не наблюдалось никаких примеров «эволюции», полученных с помощью этого метода. Иногда, эволюционные биологи утверждают, что «они не могут наблюдать эволюционное воздействие естественных механизмов отбора и мутации, так как эти механизмы имеют место только в течение продолжительного периода времени». Однако этот аргумент, который является всего лишь способом самоуспокоения, абсолютно необоснован в том смысле, что в нем нет научной основы. За свою жизнь ученый может наблюдать тысячи поколений живых существ с короткой продолжительностью жизни, таких как плодовые мушки или бактерии, и до сих пор не наблюдается «эволюция». Пьер-Поль Грассе утверждает следующее о неизменной природе бактерий и этот факт опровергает эволюцию:
«Бактерии... это организмы, которые в силу своих огромных количеств, должны производить большинство мутантов. Бактерии, однако, демонстрируют большую преданность своему виду. Кишечная палочка Escherichia coli, чьи мутанты были изучены очень тщательно, является лучшим примером. Читатель согласится, что это удивительно, по меньшей мере, пытаться доказать эволюцию и раскрыть её механизмы, и при этом выбрать в качестве материала для исследования существо, которое практически не изменилось за миллиард лет! В целом, мутации бактерий и вирусов являются лишь наследственными колебаниями вокруг средней позиции, поворот вправо, поворот влево, но не окончательный эволюционный эффект. Тараканы, которые являются одними из самых древних групп живых насекомых, остались более или менее неизменными с пермского периода, а ведь они прошли никак не меньше мутаций, чем дрозофилы, насекомые третичного периода».27
Вкратце, нет никаких доказательств эволюции живых существ, потому что в природе не существует твкого механизма, который может привести к эволюции. Кроме того, этот вывод согласуется со свидетельствами летописи окаменелостей, которые не подтверждают существования процесса эволюции, а как раз наоборот.